Виртуальный музей
Новомучеников и исповедников
Земли Архангельской

Сайт создан по благословлению митрополита Архангельского
и Холмогорского Даниила
Для экскурсоводов

Стенд "Архангельск как место ссылки"

14.01.2015

Архиепископ Илларион

(Стенды «Архангельск как место ссылки»)

Мы любим Архангельск, а Владимир Ильич Ленин (Ульянов) его не любил. Правда, он никогда в нем не был, заехал один раз случайно в Вологду, он потом написал: «Всё, что севернее Вологды – дикость, полу-дикость, и самая настоящая дикость». Это стало расхожей фразой, и, может быть, поэтому в советские времена так любили ссылать в Архангельскую область неугодных.

Вот наш музей. Сколько лиц. Если про каждого говорить минуту, нам потребуются сутки. А они оказались на архангельской земле не по своей воле, они страдали на ней, многие умерли, и они делают её святой.

В то время Архангельск превратился в сплошной ссыльный город.

(Мы цитируем воспоминания об Архангельске 20-тых годов протоиерея Виктора Шиповальникова). Сначала была устроена вольная ссылка. Прибывал поезд со ссыльными людьми, их выгружали, и они шли куда хотели, но никто их принять не имел права. А куда им деваться, где жить? У меня сестра работала в детском садике. В Архангельске было много лесопильных заводов, и на одном заводе она заведовала детским садом. Там было одно большое помещение, и она приняла туда нескольких этих бездомных людей. Сколько она потом за это вытерпела! Следует сказать, что всегда находились люди, которые ссыльное духовенство все-таки принимали, несмотря на грозившую им опасность. Среди таких были и близкие мне люди — о. Феодор и Елизавета Максимовна. Отец Феодор служил в храме в честь Иоанна Рыльского.

Отец у меня был моряк, он работал механиком на судах, которые перевозили разные лесопильные материалы на продажу за границей. Он видел, как там жизнь идет и как у нас. Он мне сказал: "Уезжай отсюда из Архангельска, уезжай".

В Архангельске я с малолетства был при церкви.

Старшая сестра рано овдовела. Она ходила в церковь и брала меня с собой. Потом один батюшка мне говорит: "Что это ты тут стоишь, иди в алтарь кадило подавать". Стал я помогать в алтаре. С семи лет я был алтарником, потом попозже я стал чтецом на клиросе. Младшая сестра пела в хоре, и мама была очень верующим человеком.

В Соломбале была деревянная церковь,она была названа в честь святого Иоанна Рыльского, потому что строил ее батюшка о. Иоанн Кронштадский – носивший имя этого святого

Храм Иоанна Рыльского стоял на берегу Двины, деревянный небольшой храм. И там были удивительные службы, — то, что мне запомнилось с детства. У нас в ссылке были такие знаменитые иерархи, как Лука (Войно-Ясенецкий), Серафим (Чичагов), Илларион (Троицкий) и много еще, но этих я особенно запомнил потому, что я у них с посохом стоял. Они имели право служить, но не все, а остальные с ограничениями. Часто бывала такая вот картина: идет служба в храме Иоанна Рыльского, служит священник с диаконом, а в алтарь войдешь, по всему алтарю по стенам стоят архиереи в облачениях. Они служить не могут, но стоят в облачении и потом все причащаются. Это зрелище необычное, когда видишь в алтаре такое духовенство в облачении.

Историю архангельской ссылки нам опять надо начинать с архиепископа Иллариона (Троицкого). Ещё до Соловков он на год был сослан в Архангельск.

4 июля Владыка вместе с этапом заключенных прибыл в Архангельск. Дом, в котором проживал епископ Илларион, находился почти в центре г. Архангельска, хозяева выделили ему большую комнату с выходящими на солнечную сторону окнами.

А по соседству с ним жил митрополит Серафим (Чичагов). Более того – когда ОГПУ решило провести обыск на его квартире (чекистов беспокоила активная переписка Владыки Иллариона и они искали письма московским знакомым и Патриарху) они в качестве понятого привели митрополита Серафима.

Природная весёлость Владыки Иллариона позволила ему и в условиях обыска сказать пару фраз, которые молва сохранила:

- Мужики, вы что ищете? Письма? Так вы все уже прочитали и запротоколировали,- сказал он чекистам и добавил:

- Прошу: передайте тем, кто вскрывает чужие письма, пусть работают аккуратнее. А то и Патриарх жаловался, что их работа видна.

Потом был ещё один обыск, и он тоже ничего властям не дал, и «из-за отсутствия уличающего материала» митрополиту разрешено было возвратиться в Москву.

Позднее он с благодарностью писал архангельским знакомым и по поводу пирогов, «которых никогда столько не ел», и по поводу походов «по клюкву», и рыбалки, и прогулок по набережной. Всё это было, но не клюква, пироги и набережная были главными в архангельский год жизни Владыки.

9 ноября 1922 г. владыка Иларион писал: "Меня совершенно не интересует моя личная судьба, потому что внешнее положение для меня не составляет ничего важного... Но я не могу не страдать и не говорить горячо, видя и понимая страдания Русской Церкви. Смута, произведенная негодяями... на чем держится? Она держится только на том, что сейчас преступно отменена свобода совести и уничтожено отделение Церкви от государства, установленные в основных законах... Есть люди, которых ссылают в дальние края именно как православных иереев, очищая место разным прохвостам. Это бессовестное издевательство над государственными законами людей, ослепленных своей глупой и тупой враждой к Православной Церкви, меня возмущает до глубины души. И разве это можно сколько-нибудь извинять. Это просто мерзко и больше ничего. Негодные люди были всегда, но никогда им не было такой свободы не только действовать, но и верховодить и "начальствовать".

Священномученик Вениамин,

митрополит Петроградский и Гдовский (Казанский)

Родился будущий священномученик в 1873 году на Нименском погосте Андреевской волости Каргопольского уезда, ныне Няндомский район Архангельской области, в семье священника Павла и Марии Казанских. Родители воспитывали сына в благочестии и христианских добродетелях. Полюбив чтение житий святых, отрок восхищался их духовными подвигами, сожалея о том, что в современном ему мире он лишен возможности пострадать за веру православную.

Интерес Василия Казанского к душеполезным книгам и усердие в изучении церковной грамоты предопределили выбор жизненного пути: после окончания Петрозаводской Духовной Семинарии юноша поступил в Санкт-Петербургскую Духовную Академию. Студентом активно участвовал в деятельности «Общества распространения религиозно-нравственного просвещения в духе Православной Церкви», организуя беседы среди рабочих. В 1895 году он принял монашеский постриг с именем Вениамин и был рукоположен во иеродиакона, а в следующем году - во иеромонаха. По окончании Академии в 1897 году со степенью кандидата богословия иеромонах Вениамин был назначен преподавателем Священного Писания в Рижскую Духовную Семинарию. С 1898 года - он инспектор Холмской, спустя год - Санкт-Петербургской Семинарии. В 1902 году, после возведения в сан архимандрита, назначен ректором Самарской, а через три года - Санкт-Петербургской Семинарии.

Священник по призванию, архимандрит Вениамин вскоре был возведен на более высокую ступень пастырского служения: 24 января 1910 года в Свято-Троицком соборе Александро-Невской Лавры он был рукоположен во епископа Гдовского, Петербургского викария. Среди совершавших чин наречения были митрополиты Санкт-Петербургский Антоний (Вадковский; ум. 1912) и Московский Владимир (Богоявленский, ум. 1918; прославлен в лике святых в 1992 году), архиепископ Ярославский (впоследствии Святейший Патриарх) Тихон (Белавин, ум. 1925; прославлен в лике святых в 1989 году) и другие иерархи.

Святительский сан Владыка Вениамин воспринял как обязанность пастырского подвига и апостольской проповеди. Его часто видели в самых отдаленных и бедных кварталах столицы, куда он спешил по первому зову, словно приходской священник, в простой рясе, без внешних отличий епископского сана, и где крестил ребенка или напутствовал умирающего. Немало труда приложил он к спасению падших женщин, выступая с проповедями в «Обществе Пресвятой Богородицы». Воздействие его наставлений было велико и многие заблудшие раскаялись в греховной жизни.

Он всегда находил путь к сердцам простых людей, за что был искренне любим паствой, называвшей его «наш батюшка Вениамин». Евангельская простота святителя, отзывчивость, сердечность, доступность в сочетании с открытым лицом, тихим, проникновенным голосом и всё освещавшей улыбкой, располагали к нему даже иноверцев.

События 1917 года вызвали перемены и в жизни Церкви: после февральской революции правящие архиереи стали избираться на епархиальных съездах клира и мирян. Если в некоторых епархиях это вызвало распри и нестроения, то выборы в Петрограде прошли на редкость спокойно - подавляющее большинство голосов было отдано викарному епископу Вениамину. С 6 марта он - архиепископ Петроградский и Ладожский, а 13 августа, накануне открытия Священного Собора Российской Церкви, назначен митрополитом Петроградским и Гдовским.

Сразу же после избрания на Петроградскую кафедру святитель заявил: «Я стою за свободную Церковь. Она должна быть чужда политики, ибо в прошлом она много от нее пострадала. И теперь накладывать новые путы на Церковь было бы большой ошибкой. Самая главная задача сейчас - это устроить и наладить нашу приходскую жизнь».

В то Смутное время трудно было найти человека столь далекого от политики, как митрополит Вениамин. Приступив к осуществлению своей программы, он все силы направил на защиту православного народа России от жесточайших гонений, воздвигнутых на него врагами истины Христовой. По сути, они начались и январе 1918 года после издания декрета «Об отделении Церквиот государства и школы от Церкви», который на деле воспринимался властью на местах как сигнал к повсеместному уничтожению главным образом Русской Православной Церкви и ее служителей, к грабежу церковного имущества. По всей стране прокатилась волна закрытия и разрушения храмов и монастырей, осквернения и уничтожения святых икон и мощей, массовых арестов, пыток, ссылок и казней епископов, священников, монахов и монахинь, мирян, лишения Церкви и ее служителей материальных средств к существованию. Насилие над Церковью не прекратилось и после окончания гражданской войны. Небывалая разруха и голод, охватившие страну в 1921 году, послужили поводом для новых гонений на Церковь, которые проводились под лозунгом «похода пролетариата на церковные ценности». Их изъятие в Петрограде началось в марте 1922 года. Митрополит Вениамин ни минуты не колебался в решении этого вопроса. Являя пример высокой христианской любви, он благословил o передачу церковных ценностей, не имеющих богослужебного употребления, на нужды бедствующих, рассматривая это решение как исполнение своего пастырского долга. «Мы все отдадим сами», - говорил святитель.

Однако к голосу Владыки Вениамина власти не посчитали нужным прислушаться. Они объявили, что ценности будут изъяты в формальном порядке как «принадлежащее государству» имущество. В городе, в некоторых церквах, уже началась их конфискация. Изъятие ценностей сопровождалось волнениями народа, но серьезных беспорядков, острых столкновений и арестов пока еще не было. Чувствовалось приближение расправы. Ее ускорило опубликованное 24 марта 1922 года в «Петроградской правде» письмо двенадцати лиц - организаторов обновленческого раскола: они обвиняли все верное Святейшему Патриарху Тихону духовенство в сопротивлении изъятию церковных ценностей и в участии в контрреволюционном заговоре против советской власти. 29 мая 1922 года последовал арест митрополита Вениамина, а 10 июня того же года началось слушание дела, к которому было привлечено еще 86 человек.

Святитель Вениамин на процессе был, как и всегда, простым, спокойным, благостным, убеждающим в невиновности других людей. Перед лицом ожидавшей его смерти он, обращаясь к трибуналу, произнес: «Я не знаю, что вы мне объявите в вашем приговоре, жизнь или смерть, но что бы вы в нем ни провозгласили, я с одинаковым благоговением обращу свои очи горе, возложу на себя крестное знамение (святитель при этом широко перекрестился) и скажу: «Слава Тебе, Господи Боже, за всё».

5 июля 1922 года трибунал объявил приговор, а в ночь с 12 на 13 августа того же года митрополит Вениамин и вместе с ним архимандрит Сергий (Шеин), миряне Юрий Новицкий и Иван Ковшаров были расстреляны на окраине Петрограда. На братском кладбище Александро-Невской Лавры воздвигнут крест над символической могилой новомучеников Российских.

Наверно здесь надо добавить: в Няндомском благочинии Котласской и Вельской епархии свято чтут память их знаменитого земляка. На этом стенде использованы фотоснимки, привезённые участниками первой паломнической экспедицией: вот фотография церквей в деревне Большая Шалга, где служил дед митрополита Вениамина. В деревне Александровская церковь, где служил отец митрополита, не сохранилась, но на том месте построена часовня, но зато есть и в хорошем состоянии школа, где учился Новомученик. Няндомские краеведы и священники благочиния просят, чтобы здание было передано им для организации краеведческого музея. Думается, разумная просьба.

Митрополит Серафим

Очень часто в церкви Иоанна Рыльского служил сосланный в Архангельск митрополит Серафим (Чичагов).

Блестящий офицер, имевший 16 правительственных наград за храбрость, он, ради служения Господу и по совету св. Иоанна Кронштадтского (чьим духовным сыном он был на протяжении долгих лет) бросил блестящую военную карьеру и в 1890 году в чине полковника вышел в отставку и 26 февраля 1893 года становится священником.

Овдовев, он принимает постриг. Для новопостриженного иеромонаха имело наречение ему при пострижении в мантию 14 августа 1898 г. имени "Серафим". Почему?- это всем стало ясно позднее.

Владыка глубоко чтил память преподобного Серафима Саровского. Однажды, решив съездить к местам подвигов прп. Серафима Саровского, где встретился с одной из трех монахинь, помнивших старца. Уже старая и больная старица Пелагея Ивановна, обрадовалась приходу будущего митрополита, сказав: "Вот хорошо, что ты пришел, я давно тебя поджидаю. Преподобный Серафим велел тебе передать, что наступило время открытия его мощей и прославления". В недоумении будущий святитель ответил, что в силу своего общественного положения не может быть принят Государем, она отвечала: “Я ничего не знаю, передаю только то, что мне повелел Преподобный”. Через некоторое время Серафим (Чичагов) начал работу над "Летописью Серафимо-Дивеевского монастыря". К моменту завершения этого труда автор был уже архимандритом. Вскоре ему удалось встретиться с Государем и, поднеся ему книгу, и сумел убедить Царя в необходимости открытия мощей преподобного.

После революции новая власть не простила ему прославления Серафима Саровского. 25 апреля 22 года судебная коллегия ГПУ под председательством Уншлихта приговорила митрополита Серафима к ссылке в Архангельскую область. В Архангельске митрополит прожил до конца апреля 1923 года, служил в церкви Иоанна Рыльского и кафедральном соборе. Но 16 апреля 1924 года митрополит Серафим снова был арестован секретным отделом ОГПУ по имеющимся материалам, т,к. «в 1903 году Чичагову было поручено руководство и организация открытия мощей Серафима Саровского».

Архиепископ Лука

О следующем Владыке, о котором мы говорим около этого стенда, мы говорим с особым чувством, поскольку это святитель Лука (Войно-Ясиневский).

Сначала, после суда в Ташкенте, святитель Лука попал в Котласскую пересылку, в Макариху. Вот как он сам описывает её:

«По приезде в Котлас нас поместили за три версты от него, на пес­чаный берег Северной Двины, в лагерь, получивший название «Макариха», состоявший из двухсот бараков, в которых целыми семья­ми жили раскулаченные крестьяне очень многих русских губерний. Двускатные дощатые крыши бараков начинались прямо от песчаной земли. В них было два ряда нар и срединный проход. Во время дож­дей через гнилые крыши лились в бараки потоки воды».

Почему «Макариха»? Это ме­сто, куда Макар гонял своих телят не гонял? У православных краеведов Котласа бытует другое объяснение. Они убеждены, что место названо по имени отца Макария, монаха Христофоровой пустыни, посланного для окормления заключённых. Говорят, он сам в лагере и погиб.

В дополнение к тому, что рассказал о Макарихе сам Святитель, добавим, что в мае в этих местах еще довольно прохладно, а количество бараков было ограничено. Поэтому те, кому места не хватало, были вынуждены, в буквальном смысле этих слов, жить под открытым небом, пока но­вые бараки из сырых, неструганных досок и неокоренного горбыля самими же ссыльными не будут поставлены.

В каждом таком жилище размещалось по 100-150 человек. Всего бараков, как пишет Лука, было поряд­ка 200. Таким образом, лагерь одновременно мог вмещать от 20000 до 30000 человек. Хотя, возможно, эта цифра завышена. Но дело даже не в ней. А в том, что в самом Котласе тогда проживало всего 5500 жителей. В четыре раза меньше!

По мнению краеведов Святитель Лука пробыл в Макарихе с марта и до конце 1931 года. Многие исследователи это оспариваю, но нам это не важно. Каким-то образом чиновникам в Госздраве стало известно, что в Макарихе содержится профессор-хирург и Святитель был переведён в Котласскую болиницу, а затем и в Архангельск.

Но однако, опять процитируем Олега Волкова:

«...Он присылал за мной кого-нибудь из своего окружения, обычно милую пожилую массажистку, це­ликом ушедшую в заботы о церковнослужителях. Я шел в городскую клинику, и санитар из приемной провожал меня к нему в хирургическое отделение.

Он выглядывал из-за двери операционной — с опу­щенной на бороду маской, в халате и белой шапоч­ке — и просил обождать. А потом двери распахива­лись перед профессором, и он появлялся — высокий, величественный, в рясе до пят и монашеской темной скуфье. На тяжелой цепи висела старинная панагия. Я спешил подойти под благословение, и преосвящен­ный Лука широко и неторопливо меня крестил. По­том мы троекратно лобызались. Он поворачивался к лаборантам и сестрам, толпившимся в дверях, и от­пускал их легким кивком и общим крестным знаме­нием.

Известнейший хирург профессор Войно-Ясенецкий, он же епископ Самаркандский Лука, приучил работавших с ним к молитвам, без которых не при­ступал к операциям, и к священникам, которых по просьбе больных приводил в палаты для исповеди или причастия. Так что православные обычаи и об­рядность в стенах этой советской больницы прини­мались как должное. Искусство, прославившее хи­рурга, служило надежным заслоном: всесильное ве­домство следило, чтобы преосвященного не утесняли. Пусть себе тешится крестами да поклонами, бормо­чет молитвы, лишь бы, когда припечет, он был под рукой — хирург-волшебник.

В городе не осталось ни одной церкви. Был взо­рван собор. На богослужения приходилось идти да­леко за город, в кладбищенскую церковку, вот пре­освященный и брал меня иногда с собой. Служить ему было запрещено, и на службах он присутство­вал наравне с прочими мирянами. Даже никогда не заходил в алтарь, а стоял в глубине церкви, налево от входа с паперти.

Мне-то ничего не сделают, даже не скажут, ес­ли я и постою у престола или служить вздумаю,— говорил владыка.— А вот настоятелю, церковному совету достанется: расправятся, чтобы другим непо­вадно было. Меня терпят, но смотрят зорко — не возьмет ли кто с меня пример? И горе обличенному! А мне каково? Знать, что служишь привадой охотни­ку? Я окружен агентами. Вот и рад, когда ко мне приходят, и страшусь. Не за себя, конечно...»

Великий хирург Войно-Ясеневский и святой исповедник Лука прожил в Архангельске два года, но оставил в нём неистребимый след. И из его биографии архангельские годы не выбросить, поскольку самую знаменитую свою работу «Очерки гнойной хирургии» он начал писать в Архангельске.