Потаённые Соловки

(Фрагмент экскурсии)

Однако вернёмся в Архангельск, к Михаилу Кедрову. После своего возвращения он, посланник Ленина, председатель губчека, становится главным действующим лицом. Кедров прекрасно понимал, что ему не справиться с городом и губернией, пока рядом Соловки, ему не подчиняющиеся. Поэтому, как только стало возможно, он плывёт туда, арестовывает под надуманным предлогом архимандрита Вениамина и вместе с казначеем монастыря иеромонахом Никифором отправляет в Холмогорский концентрационный лагерь.

В советские времена про архимандрита Вениамина, последнего настоятеля Соловецкого монастыря, ходило немало слухов: «Какой он мученик? Бросил братию, не поладил с местным населением и погиб – чуть ли не в пьяной драке». Статья московского журналиста Столярова была как луч прожектора, высветившего правду в море лжи. Потом были другие публикации, но их авторы плохо знали наши места и не задавались вопросом – а почему, собственно, Волкозеро? Почему архимандрит выбрал местом поселения мало приметное озеро в лявленских лесах?

Начать следует с того, что в январе 1919-го года в избушку на Сумозере, пряча от белых, привезли комиссара финансов Архангельского губисполкома П.М.Медведкова. Комиссаром он был недолго – до приезда в Архангельск комиссии Кедрова, который, как известно, разогнал небольшевицкий Совет.

Павел Михайлович, кстати, уроженец деревни Зачапино, был болен тифом и лежал без памяти. Ухаживал за ним высокий старик с большим крестом на груди, какие любили носить старообрядцы. Когда комиссар более или менее поправился и смог обряжать себя сам, старик ушёл.

Надо сказать, что на этом месте до 1902 года стоял Сумозерский старообрядческий скит. Скит лявленские мужики сожгли, но через шестнадцать лет здесь опять стоит избушка, кто-то живёт. Павел Михайлович пытался узнать имя хозяина и своего спасителя, но не смог, а избушку сфотографировал уже потом – через несколько лет, будучи в этих местах на охоте.

Прячась в избушке, Павел Михайлович придумал, как сплавлять лес по малым речкам и, следовательно, рубить его не только вдоль Северной Двины, но и в тайболе.

В 1920 году его назначают организатором Нижнедвинского сплавного района. Но вот беда – местные жители не хотели работать в лесу. За готовую шпалу на устье Лявли (то есть надо свалить дерево в лесу, окорить его, отесать на четыре канта по стандарту, доставить к берегу Двины) он платил рубль. За то, чтобы отвести корову-походницу от пункта передержки скота в доме старика Багрецова в Трепузово до такого же пункта в доме Кривоноговых в Уйме, на Устьянской, ребятня тоже получала рубль.

Рабочие появились у Павла Михайловича в 1923-ем году.

Но хватит отступлений, пора и к делу, т.е. к рассказу об архимандрите Вениамине. В этом нам поможет матушка Евфимия (Елена Пащенко), мы будем цитировать её работу «Трагедия на Волкозеро»

Преподобномученик Вениамин был последним настоятелем Спасо-Преображенского Соловецкого монастыря, до закрытия его Советской властью в 1920 году. Он родился в 1869 г. в Шен­курском уезде, в семье крестьянина. В 1893 году Василий Васи­льевич Кононов (так звали будущего преподобномученика в ми­ру), покинув родительский дом, отправился в Соловецкий мона­стырь, где три года был трудником. В 1897 году он стал послуш­ником этого монастыря. В течение шести лет проходил череду по­слушаний: старостой в хлебопекарне, заведующим расходческой лавкой.

О его духовном возрастании в этот период могут свидетель­ствовать строки из послужного списка. Вот какая характеристи­ка давалась послушнику Василию: «Очень благонравен, послушен и верен, с большими задатками к внутреннему само­углублению и духовной деятельности».

В 1903 г. послушник Василий был пострижен в монахи, по­лучив при этом имя Вениамин. В 1905 г. рукоположен в сан иеродиакона, а в 1908 г. – в сан иеромонаха. Одновременно со служением в храме он проходил и другие послушания: состо­ял законоучителем братского училища, приставником при святых мощах преподобных Зосимы и Савватия.

В 1909 г., после кон­чины монастырского духовника, иеромонаха Дамаскина, новым Духовником Соловецкой обители был избран иеромонах Вениа­мин.

В 1912 г., после девятнадцатилетнего пребывания в Соловецком монастыре, отец Вениамин назначается на должность настоятеля Антониево-Сийского монастыря с возведением в сан архимандрита. А в августе 1918 года архимандрит Вениамин становится настоятелем монастыря, где начиналась его иноческая жизнь, – Соловецкой обители.

Жизнь в северных монастырях перед революцией и после нее была отнюдь не спокойной и безмятежной. Революционные идеи легко увлекали часть насельников и насельниц обителей, не всегда отличавшихся духовной стойкостью. Так, в 1912 г. в женском Сурском монастыре «монахини, забыв иноческий обет, водили знакомство с ссыльными, пели революционные песни». Ряд послушниц отказывались повиноваться настоятельнице, игу­мений Порфирии, за что были изгнаны из монастыря. Сейчас в это трудно поверить. Но все было. Впоследствии, в декабре 1920 г., сурские монахини на горьком опыте убедились в лживости ре­волюционных лозунгов и идей. Ибо в декабре того самого года их монастырь был закрыт, а сами они в зимнюю стужу изгнаны оттуда.

Нечто подобное пришлось пережить и Соловецкому монастырю, где летом 1918 года объявилась группа «красных монахов», бывших матросов с броненосца «Потёмкин». Однако архимандриту Вениамину удалось восстановить внутренний порядок. Монахи-бунтовщики покинули архипелаг.

В 1920 году, спустя месяц после взятия Архангельска частями Красной Армии, на Соловки прибыла Особая комиссия Губревкома, начались обыски и ограбления монастыря, вывоз ценностей, которые удалось обнаружить, запасов продовольствия. В том же году архимандрит Вениамин и его ближайший помощник иеромонах Никифор (Кучин) были арестованы и отправлены на принудительные работы в Холмогоры, в только что организованный там концентрационный лагерь. Они пробыли там два года, пребывая, по выражению одного из страстотерпцев того времени, «во узах и горьких работах». Однако, Господь по неведомым судьбам Своим не благоволил ему принять мученический венец в Холмогорском концлагере. Это произошло позднее.

После двух лет лагерных мытарств архимандрит Вениамин и иеромонах Никифор были освобождены. К этому времени Соловецкий монастырь уже упразднили, а через год, в 1923 г., превратили в концлагерь. Поэтому бывшие насельники ра­зоренной обители приехали в Архангельск. Одно время жи­ли они на Соловецком подворье, а затем по 17 июня 1926 г. им давал приют архангельский фармацевт Александр Алексее­вич Левичев. Православный хозяин денег с монахов не брал, жили они на пожертвования, присылаемые духовными детьми архимандрита. Однако архимандрит Вениамин, пытаясь «устроить монастырскую жизнь заново», покинул Архангельск. По совету бывшего послушника Соловецкого монастыря Степана Маркеловича Антонова, летом 1926 г. монахи переехали в село Часовенское Архангельской области к сестре Степана Анне Антоновой и этим же летом Степан Маркелович и другой бывший насельник Гулин Прокопий Ульянович соорудили для них в глухом лесу небольшую избу на расстоянии сорока верст от ближайшего населенного пункта — деревни Коровкинской.

К тому времени у Медведкова появились работники: 2 явгуста 1923 года Губисполком принимает решение о срочной высылке с островов всех соловецких монахов. С собой они несли эту икону «Всех скорбящих Радость» и Евангелие. К концу тридцатых годов они все погибли на лесоповале, а сделанное уже на Кельдозере распятие и Евангелие на самодельном аналое охотники видели даже в начале шестидесятых. Икону перед войной кто-то вынес в Косково. После долгих странствий икона оказалась в лявленской церкви Успения Пресвятой Богородицы.

Медведков хорошо знал расположение лявленских староверческих скитов. Именно в них он селит высланных монахов, и не только соловецких. Тесно? – стройтесь! И монахи строили бараки – надёжно, качественно. Бараки послужили не только им, но и администрации «Кулойлага» (о нём речь далее), а в лагере «Юрки» в их бараках располагался, и не плохо располагался даже в шестидесятые годы, лагерь для особо важных уголовников. Голодно? – рубите лес! Много нарубите, сплотите, сплавите по весне к Северной Двине – привезём много хлеба, остальное лес даст. Мало нарубите – так в газетах пишут, что вы, монахи, – враги трудового народа. Так объяснив суть текущего момента, конвой оставлял монахов (монахинь, священников) одних, но побегов не было. Удивительно другое – как рубили бараки монахини на Боровских озёрах? С тридцатых годов их всё чаще называют бабскими, а переднее озеро и сейчас зовут «озером женских слёз».

Архангельск превращался во всесоюзную лесопилку. По лявленскому зимнику два-три этапа в неделю уходили в лес, назад, естественно, никто не возвращался. Одним за другим возникают Конецгорский, Лявленский, Бобровский, Косковский, Вайновский лесопункты, принимающие лес у Нижнедвинского лесопромышленного предприятия, но правильнее говорить, у УСЕВЛОНа.

Но были и вольные поселенцы в тайге: на Лодьмозере сели соловецкие монахи Алипий и Гедеон, пришедшие туда вслед за Вениамином, на Колозьме в четырех избушках жили ещё несколько монахов. Мы не знаем их имён, это тем более стыдно, что когда при организации Кулойлага их оттуда выгнали, двое из них доживали свой век в Лявле, в бывшей бане на краю Новинок.

В 1925 году в Сумозерском лагере случилась авария. Лес, предназначенный для сплава, плотился в конце длинного Сумозера, весной его надо было с помощью лебёдки подтягивать к плотине, которой искусственно поднимался уровень воды в озере.

Рабочие плохо закрепили лебёдку, она опрокинулась и утонула. Большую воду опустили, а Павла Михайловича отдали под суд за халатность. Правда, через год его оправдали, но до конца своей жизни он болел, может быть, сказались и перенесённые тиф и цинга. Мало-помалу его все забыли, слава первоначальника ГУЛАГа досталась другому. Однако вернёмся на Волкозеро.

Здесь помещена карта основного лесозаготовительного района УСЕВЛОНа в двадцатые годы. Антонов и Гулин построили скит для Вениамина и Никифора в центре его не случайно. От скита до Лодьмозера четырнадцать километров, до Кельдозера – двадцать три, до Семиозерья – семь, до женского лагеря – десять. Выше по карте, на водоразделе речки Кулой и Северной Двины, ещё множество командировок и подкомандировок, ниже – то же. Надо думать, скит на Волкозеро посещал не только Степан Маркелович Антонов. НКВД искало «высокую сутулую монахиню», но то, что архимандрит сам пришёл к своей братии, что ему удалось воссоздать в тайге «потаённые Соловки», в этом ведомстве даже не поняли.

Жизнь архимандрита Вениамина и иеромонаха Никифора проходила подобно жизни пустынников прошлого, «в молитвах и постоянных трудах». Они ловили рыбу, выращивали овощи, ко­торыми и питались. Обстановка их лесной кельи была бедной и убогой. Единственные «ценности» — самовар, кофейник да еще настольные часы. В лесной глуши, вдали от людей, изгнанники-монахи прожили три года. В апреле 1928 го­да, накануне праздника Пасхи, два молодых человека, местный не совсем нормальный Степан Ярыгин и Владимир Иванов, пришлый комсомолец, решили огра­бить монахов. Ради этого злодеи готовы были на убийство без­защитных людей. Вооружившись винтовкой и ножом-штыком, они направились в лес.

Шел вторник Светлой седмицы. Архимандрит Вениамин и иеромонах Никифор совершали праздничное вечернее богослужение. Возможно, что до ожидавших наступления ночи убийц доносились звуки Пасхального тропаря: «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав». . .

Когда совсем стемнело, Иванов и его сообщник подошли к избушке и начали через окна стрелять в монахов. Стрелял Иванов. Однако ограбить избушку не смогли: обуял страх. Они так и не посмели войти в келью. Забрались только на чердак, где прихватили кое-какие немудрящие вещи убитых монахов, а также керосин. Они облили из­бушку снаружи, а затем подожгли. В это время мученики-иноки были еще живы: на следствии Иванов говорил, что слышал их крики.

Придя в очередной раз проведать отшельников, Степан Маркелович обнаружил два обгорелых скелета и похоронил их. Но он заставил милицию провести следствие – убийцы были наказаны.

Так, мученическим венцом завершилась земная жизнь по­следнего архимандрита Соловецкого монастыря, преподобномученика Вениамина и его верного ученика Никифора, которые удостоились «ради Христа не только веровать в Него, но и страдать за Него».

На Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви от 13 – 16 августа 2000 г. священномученики Вениамин и Никифор были причислены к сонму новомучеников и исповедников Российских.