Cвященномученик епископ Игнатий Скопинский

Память святого - 28 января (10 февраля)

(Садковский Сергей Сергеевич 21 октября 1887 г.-†09.02.1938.)

Священномученик Игнатий (в миру Сергей Сергеевич Садковский) родился 21 октября 1887 года в Москве в семье священника Сергея Максимовича Садковского, служившего в Георгиевской на Всполье церкви. Впоследствии отец Сергий был переведен в Петропавловский храм на Новой Басманной улице, а затем, уже будучи в сане протоиерея, в Софийскую церковь на Лубянке. В 1901 году Сергей окончил Заиконоспасское духовное училище, в 1907 году — Московскую Духовную семинарию и поступил в Московскую Духовную академию. В академии он с особенным усердием изучал творения святителя Игнатия (Брянчанинова). Изучение трудов благодатного и опытного в духовной жизни святителя, частые поездки в Зосимову пустынь, в которой в то время жили духоносные старцы и подвижники, воспитание, полученное в благочестивой семье, собственное устремление к благочестию и почести высшего звания Христова привели Сергия в конце концов к решению принять монашество.

 11 декабря 1910 года он был пострижен в мантию с именем Игнатий. 23 января 1911 года монах Игнатий был рукоположен в сан диакона. В том же году он окончил Духовную академию со степенью кандидата богословия за работу «В поисках Живого Бога. (Преосвященный Игнатий (Брянчанинов) и его аскетическое мировоззрение)».

31 июля 1911 года иеродиакон Игнатий был рукоположен в сан иеромонаха.

В конце 1917 года он поступил насельником в Смоленскую Зосимову пустынь под руководство иеросхимонаха Алексия (Соловьева). 13 января 1918 года он был зачислен в число братии Московского Данилова монастыря. Вскоре наместник монастыря епископ Феодор (Поздеевский) назначил отца Игнатия духовником братии с несением одновременно послушания гробового иеромонаха у мощей святого благоверного князя Даниила Московского.

5 апреля 1920 года отец Игнатий, по возведении в сан архимандрита, был хиротонисан во епископа Белевского, викария Тульской епархии.

 

Город Белев, куда был направлен служить епископ Игнатий, имел в то время 12 тысяч жителей, занимавшихся по большей части небольшими кустарными промыслами. В городе было в то время два монастыря: Спасо-Преображенский мужской и Крестовоздвиженский женский, 14 церквей и городской собор. В Белеве владыке пришлось столкнуться с проблемами, которые возникли среди сестер женского монастыря, чья духовная жизнь оказалась расстроенной из-за конфликта между игуменией и ими. Владыка расследовал причины конфликта и в конце концов устранил их, вернув обители мир. В это время владыка занимался благоустроением церковной жизни в викариатстве. Через два года против Церкви, как против крепости, ограждавшей пути спасения для верных, выступили многочисленные и коварные враги, некоторые из которых вышли из Церкви, но не были с Церковью. В сотрудничестве с безбожным государством они выступили как могущественная сила. Прежде всего это были обновленцы, которые, устранив от управления Церковью Патриарха Тихона, стали захватывать епархиальные управления и епископские кафедры. Не миновала этих насилий и Тульская епархия. Узнав об аресте епископа Тульского Иувеналия (Масловского), владыка отправился в Тулу.

 

В июне 1922 года духовенство города Тулы избрало на Тульскую кафедру епископа Виталия (Введенского), который вскоре присоединился к обновленцам.

После избрания главой епархии епископа Виталия и приезда в Тулу члена обновленческого ВЦУ протоиерея Красницкого епископ Игнатий был вынужден уехать в Белев, откуда он управлял викариатством, находясь в каноническом подчинении Патриарху Тихону.

Тульская газета «Коммунар» так описывала деятельность Красницкого в Туле: «В заключение протоиерей Красницкий предложил следующую резолюцию: “Собрание тульского духовенства в числе 46 человек в присутствии епископов Виталия и Игнатия, заслушав доклад члена ВЦУ протоиерея Красницкого, признает учреждение ВЦУ вызванным жизненными требованиями нового Тульского Епархиального Управления”.

За резолюцию голосовали 24 человека во главе с группой прогрессивного духовенства, против — 5 человек во главе с Сахаровым и 17 человек вместе со смиренным Игнатием — воздержались.

И так собрание показало, что большая часть передового тульского духовенства определенно заявила о нежелании вести дальше интриганскую политику против трудящихся, меньшинство эту борьбу против крестьян и рабочих не перестает вести, и значительная часть остановилась в раздумье».

 

Для борьбы с Православной Церковью в Белев был послан уполномоченный ВЦУ по Тульской епархии протоиерей Василий Никольский. 16 сентября 1922 года в Белеве был созван съезд священнослужителей и мирян уезда, на котором протоиерей Никольский пытался уговорить священнослужителей и мирян подчиниться обновленческому епархиальному управлению, стараясь убедить собравшихся в правоте позиции обновленцев. Ему возражал епископ Игнатий. В конце концов такое явление, как обновленчество, собравшимися было осуждено как еретическое.

 

14 октября обновленцы отправили в ГПУ рапорт о том, что епископ Белевский Игнатий открыто и решительно заявляет, что единственный законный руководитель Церкви – это Патриарх Тихон. Все же другие появившееся в настоящее время при поддержке советской власти органы управления считать незаконными и еретическими. «Доводя до сведения о сем Тулгуботдел ГПУ, — писал один из руководителей тульского обновленческого движения, — считаю долгом напомнить, что, благодаря такой агитации православного епископа, сеется в широких народных массах недоверие и нерасположение к советской власти. Патриарх Тихон — последний из разрушенного церковно-монархического здания, о котором история уже произнесла свой приговор. Поэтому говорить в данное время о законности Тихоновой власти — значит в то же самое время и говорить о незаконности существующей власти, а это называется определенно: контрреволюция».

31 октября президиум обновленческого ВЦУ под председательством “митрополита” Антонина, заместителя председателя протоиерея Красницкого и мирянина Невского постановил уволить епископа Белевского Игнатия на покой с определением ему местожительства в Саровской пустыни.

 

21 ноября монахини пригласили епископа к себе в монастырь служить. Он спросил, присоединились ли священники монастыря к обновленцам или остались православными. Если они перешли к обновленцам, то он служить с ними не будет. Затем он вызвал священников к себе и узнал от них, что они перешли в обновленчество. Служить с ними епископ Игнатий не стал.

 

В ноябре 1922 года среди верующих стало широко известно, что обновленческое ВЦУ выпустило распоряжение о смещении епископа Игнатия с Белевской кафедры. Чтобы защитить архиерея от нападок обновленцев, верующие решили обратиться к владыке с письменной просьбой не выезжать из города.

Тогда же было созвано собрание членов общины, на котором брат владыки, иеромонах Георгий, зачитал присутствующим текст этого прошения к владыке. После чего на собрание был приглашен епископ Игнатий, и верующие попросили его принять общину под свое руководство. Епископ согласился. После общей молитвы епископ ушел домой, а верующие подписались под прошением.

 

Власти, однако, уже приняли решение об аресте епископа Игнатия, его брата — иеромонаха Георгия, наместника Спасо-Преображенского монастыря, а также наиболее близких к епископу людей, что и было ими осуществлено в январе 1923 года. Сразу же после арестов члены православной Спасо-Преображенской общины обратились к властям с прошением: «В ночь на 17 января сего года был арестован член означенной выше общины — Игнатий Садковский и препровожден в Белевскую тюрьму для дальнейшего задержания. Принимая во внимание, что арестованный Игнатий Садковский в настоящее время страдает катаром правой верхушки легкого и правосторонним сухим плевритом на туберкулезной почве, что усматривается из приложенного при сем свидетельства врачей, и что содержание Садковского в тюрьме может крайне вредно отразиться на его здоровье, члены общины верующих на основании изложенного просят ГПУ подвергнуть Садковского медицинскому освидетельствованию на предмет определения, возможно ли по состоянию здоровья Садковского содержать его в тюрьме, и по заключению врачей освободить его из-под стражи и отдать на поруки верующих общины».

 

Ни епископ Игнатий, ни арестованные вместе с ним не были освобождены. После допросов в Белевском отделении ГПУ все арестованные были переведены в тюрьму в город Тулу.

Рассчитывая, что епископ пойдет на уступки следствию, следователь вызвала 19 февраля его на допрос и спросила, признает ли себя он виновным в предъявленном ему обвинении, а также как он объяснит некоторые обстоятельства, связанные с его деятельностью. Владыка ответил: «В предъявленном мне обвинении виновным себя не признаю. О собирании подписей граждан к прошению на мое имя о невыезде из города Белева я действительно знал, то есть слышал от кого-то из граждан. О том, что бывший Патриарх Тихон предан суду за контрреволюцию, слышал, но действительно ли это так, я не знаю. Относительно своего воззвания к верующим о поминовении Патриарха Тихона скажу следующее: в сентябре 1922 года мною действительно было послано указанное воззвание, но я не знал в то время, что советской властью запрещено поминовение Патриарха Тихона, как контрреволюционера, и что поминовение его является вызовом советской власти... Я никогда никакой политической деятельностью не занимался и считаю это не своим делом, тем более не занимался контрреволюцией, дело мое было только церковное... Воззвание о поминовении Патриарха Тихона мною было написано не к верующим, а к духовным лицам...»

 

Следствие по делу о контрреволюционной деятельности епископа Игнатия и близких к нему людей стало заходить в тупик, и следователи, пользуясь разного рода слухами, решили приступить к разработке другой версии. В это время был установлен просмотр всех писем, которые посылались из Белева. Из этого просмотра писем выяснилось, например, что помощница архиерея Татьяна Стогова, которой было тогда всего двадцать лет и которая была арестована вместе с ним, является дочерью генерала царской армии, который бежал в 1919 году из концлагеря в Москве в Крым к генералу Врангелю, а затем, после поражения возглавляемых Врангелем частей, эмигрировал в Сербию. После побега из лагеря генерала Стогова были арестованы как заложники его жена и сын. Жена была расстреляна ВЧК, а сын вскоре освобожден как несовершеннолетний.

 

Дополнительным расследованием выяснилось также, что брат епископа, иеромонах Георгий, бывший у него секретарем и теперь арестованный вместе с владыкой, в 1916 году призывался на военную службу, окончил Александровское военное училище, а затем был послан на фронт и в октябре 1917 года был произведен в подпоручики. В декабре 1917 года он при занятии города Яссы румынскими войсками был ранен, попал в госпиталь в Одессу, а затем в Новороссийск. В Новороссийске он заболел тифом, а когда выздоровел, город заняли войска белых, и он был ими мобилизован и назначен в штаб к дежурному генералу в Екатеринодар. Он воевал весь 1919 год в армии белых и в конце декабря был взят в плен вместе со своей частью в 600 человек под Царицыном. В плену он находился в течение трех с половиной месяцев под следствием, а затем был зачислен в Красную армию помощником командира роты и прослужил здесь до 1921 года. После окончания гражданской войны он, как воевавший у белых, нигде не мог устроиться на работу. Приехав в Москву, он на Сухаревском рынке купил чистый бланк, и продавец при нем проставил его имя, отчество и фамилию, уменьшив на три года дату рождения, и таким образом, он, приехав к брату в Белев, смог по возрасту демобилизоваться. Имея от юности намерение принять монашеский постриг, он принял его от руки брата, который затем рукоположил его в сан иеромонаха. Выяснив все это, следователи возбудили против арестованных новое дело по факту скрытия прошлой контрреволюционной деятельности одного из них. Увидев, что им известно почти все о его службе в белой армии, отец Георгий дал по этому поводу исчерпывающие показания.

 

В то время надзирателями тюрем работали русские крестьяне, многие из которых не были готовы отказаться от принципов, в которых были воспитаны в детстве верующими родителями. Один из них, по имени Трифон, согласился переслать письмо Татьяны Стоговой на волю, минуя тюремную цензуру. Письмо было направлено не прямо на адрес ее младшей сестры, которой оно писалось, а через знакомых. В этом письме Татьяна писала:

«Ненаглядная, родная, дорогая моя сестричка, прежде всего, по получении этого письма и записки, с первой передачей листа стоит фраза: Таня, борись, крепись. Это будет мне знак, что вы его получили. В Белеве меня допрашивали один раз, в Туле же два. Обвинения ужасные: контрреволюция, провокация, агитация. Много громких фраз, мало смысла. Обвинения официальные. Скоро обещают суд. Суд неизвестно где: в Туле, в Белеве или в Москве. Главный обвинительный документ: мое прошение на имя Преосвященного, помните, о том, чтобы не оставил нашу паству, где говорится, что мы, Ваша паства, сумеем постоять за своего епископа, защитить его от всякого насильственного воздействия.

 

В последних словах видят главную контрреволюцию, якобы защита не от живоцерковников, а от советской власти... Провокацию видят в организации крестьян 9-и деревень вокруг Жабыни против “Живой церкви”. Это все, по-моему, ерунда, обвинения их не состоятельны, они продиктованы “Живой церковью”. Последнее я официально заявила на допросе. Наша религиозная работа была против нового религиозного направления и уж никак не носила политического колорита. Допрашивали и о нас лично. Это серьезнее. Они знают всё, я сказала: “Мама расстреляна как заложница; папа был в лагере, когда маму арестовали, не указывая, где маму арестовали. С тех пор мы ничего не знаем, жив или нет...” Они в последующий последний допрос пристали ко мне, что мы с папой переписываемся и знаем, где он. Это вам необходимо знать. Могут вас допрашивать. Важно, чтобы не было разногласия. Будьте осторожны. Помните, что за вами следят и также за вашей перепиской... Меня пугают тем, что я буду караться строже всех в силу сословного происхождения, как генеральская дочь. Последний раз допрашивали меня два с половиной часа два следователя: Киреева и Руднев. Последний сказал так: “Вы самый близкий человек к епископу, потому что вы человек, обиженный советской властью, мать убита, отец имеется до сих пор”. Вот уже видна симпатия между контрреволюцией. “Признайте, — говорит мне, — что епископ Игнатий контрреволюционер, и мы вас меньше покараем”. Я ответила: “Хоть 10 лет буду сидеть, этой лжи не скажу, он глубоко верующий человек”. Я на допросах очень смела, наружно сохраняю полное спокойствие, даже небрежность. Всячески стараются меня сбить, но это не удается, уверяют, что я развита не по годам, министерская голова. Раз на допросе прослезилась, когда стали оскорблять нашу дорогую веру и Церковь, теперь это особенно дорого моему сердцу. Вы, сестрички, про мои церковные дела ничего не знаете, не посвящены. Будьте в религиозной жизни твердо православны... Обвинения нам прочли в конторе тюрьмы недавно. На допрос ходим все вместе под конвоем... Владыка и отец Георгий тверды как камень. Храни их Бог. Я считаю долгом быть твердой и терпеть с ними до конца. Иначе позор и грех. За отца Георгия взялись, как и за меня. Всё про него знают и считают белым офицером...

 

Владыка теперь здоров. Дай Бог, чтобы опять не заболел. Владыке делаю, что могу, чтобы облегчить: чиню, посылаю газеты, отмечаю церковные статьи, разогреваю еду. У него в Туле есть знакомство, носят ему много. Он казенного не берет. Есть избыток — предлагает мне, я отказываюсь. Сидим с ним в одном отделении, видимся через волчок (круглое отверстие в железной двери с яйцо) много раз в день. Вечером и ночью разговариваем, переписываемся. Теперь стали переписываться и с отцом Георгием. Он сидит на другом этаже, далеко. Отец Георгий был с владыкой Иувеналием в одной камере. Последнего недавно отправили в Москву. Владыку Иувеналия видела здесь, разговаривала, очень сердечный, ласковый...

 

Пока ехали в Тулу, владыке больному я была вроде няни, кормила, поила, укладывала и все передала, что нужно, на словах о допросах. Поездка была тяжела, администрация тюрьмы ко мне относится хорошо. От владыкиных знакомых два раза получаю хлеб, бутылку супа и тарелку каши. В эти дни совсем сыта. Спасибо и ему и им...

 

Храни вас Бог, не отказывайте себе в нужном. Продайте икону, теперь не грех, продайте что-нибудь из моих вещей. Съестное мне присылать не смейте, себя обижаете... От имени Владыки как-нибудь тайно скажите всем, чтобы твердо держались православия... Простите за деловой, может быть даже холодный, тон письма. Очень много мыслей... Боюсь, что застанут за этим письмом. Попробуйте же мне написать безобидное письмо по почте в тюрьму. Может, и передадут. Я буду счастлива. Берегите себя, мои ненаглядные. Пришлите бумаги. Ночи не сплю. Все мысли и думы о вас, о себе не думаю. Не страшно. Живоцерковников сторонитесь во всем. Один за ними грех. Получаю казенную еду. Теперь пост, суп не беру, ем один раз в день и полтора фунта хлеба, хлеб остается, отдаю поломойкам. Вполне довольна при бездельной сидячей жизни... Я сыта, в чистоте, не волнуйтесь, думайте только о самих себе. Простите все мои грехи вольные и невольные. Много виновата перед вами, родненькие... Помогает ли вам Лида? Владыка считает, что все верующие должны материально помогать, наивно, только его кристальная душа может это подумать. С ним беседуем обо всем, люблю и уважаю его по-прежнему... Любите друг друга, и Господь вас будет любить. Целую, обнимаю. Любящая вас сестра Татьяна.

 

Хочется одним глазком посмотреть на вас, милушки... Сегодня попробую послать письмо через тюрьму. Не знаю, что из этого выйдет. Не чуждайтесь людей. Будьте ласковы, общительны, и все вас будут любить, это главное. Уныние – грех. Молитесь за меня. Молитвы спасут от всего. Тоскую без нашей обители, без храма, такова воля Божия, надо потерпеть. ГПУ хитрее нас, а потому будьте всегда начеку, у вас могут быть еще обыски, а может быть, и были, всякую переписку сейчас же уничтожайте... Говейте, причащайтесь. Молитесь за всех нас, заключенных. Все пройдет, все мимо идет, бодритесь. Будьте достойны своего отца. Бог не оставит... Икону Макария мне не дали, икон иметь нельзя. Хорошо, хоть шейный образ есть. Часто ли меня вспоминаете, браните ли, стоит за многое. Мучаю вас стиркой. Совестно мне. Стараюсь экономить сколько возможно. Гуляю редко. Тяжело, весна, хочется на волю. В камере свыкаешься. Плачу редко, и то по вас... Храни вас Бог, Христос с вами. Никольский, живоцерковник, два дня сидел в тюрьме. Сказал прямо, что засадил нас... Суд, верю, оправдает. Ведь все донос... Я это заявлю на суде... Верующие меня, наверное, винят во всем и сердятся. Бог с ними. Пришлите осеннее пальто, колпак, юбку и несколько кофточек. К Пасхе черные туфли, чулки, хочу быть приличной».

 

ГПУ в то время установило контроль за всеми письмами, которые отправлялись из Белева, и письмо, отправленное надзирателем Трифоном по почте, попало в ГПУ, было скопировано и отправлено по адресу, а Трифона, переславшего письмо, и Татьяну 2 мая 1923 года суд приговорил к одному году тюремного заключения.

 

26 марта всем обвиняемым — епископу Игнатию, иеромонаху Георгию и Татьяне Стоговой — было предъявлено новое обвинение, в котором, в частности, говорилось, что «Георгий Сергеевич Садковский достаточно изобличается в том, что служил в белой армии как офицер, а также в том, что в 1921 году в сентябре месяце, уничтожив все свои документы пленного, бежал без документов из города Симбирска в Москву, где на Сухаревке купил поддельный документ, в коем проставил год своего рождения не 1896 год, а 1893, с целью уклониться от службы в Красной армии... Все изложенное выше как Садковский Игнатий, так и Стогова Татьяна Николаевна знали и умышленно скрывали...»

 

13 июня следствие было закончено. Епископа Игнатия обвинили в том, что он скрыл у себя брата, бывшего белого офицера, по подложным документам, а также рукоположил его во иеромонаха с целью «замести следы». Следствие также обвинило его и в том, что он «является ярым сторонником бывшего Патриарха Тихона... и во время приезда в Тулу члена ВЦУ протоиерея Красницкого, когда большинство тульского духовенства признало ВЦУ, он остался с меньшинством, не признавшим таковое. В сентябре 1922 года в городе Белеве собрался уездный съезд духовенства, на который приехал... Игнатий и своими выступлениями подействовал на духовенство и мирян, которые не только не признали ВЦУ, но избили уполномоченного. Рассылал воззвания духовенству и мирянам, в которых предлагал считать недействительными все распоряжения Тульского Епархиального Управления, а также поминать при богослужении Патриарха Тихона и его, Игнатия. Когда после долгих колебаний белевское духовенство постепенно признало ВЦУ, то епископ Игнатий откололся и перенес свою деятельность в Спасо-Преображенскую общину при Белевском мужском монастыре. Вся община, до момента ареста руководимая епископом Игнатием, осталась сторонницей Тихона и не подчинялась распоряжениям Тульского Епархиального Управления».

 

Хотя следствие было закончено, ГПУ, однако, не пожелало ни отпускать обвиняемых, ни предавать их суду, тем более, что после освобождения Патриарха Тихона обвинение в поминовении на церковных богослужениях имени предстоятеля Церкви выглядело неубедительным. ГПУ ожидало возможности приговорить всех осужденных внесудебным порядком, решив все это дело как бы промеж себя. В это время стала действовать Комиссия НКВД по административным высылкам. 24 августа 1923 года начальник 6-го отделения секретного отдела ОГПУ Тучков на заседании Комиссии сделал доклад, касающийся дела епископа Игнатия, иеромонаха Георгия и Татьяны Стоговой, предложив заключить священнослужителей сроком на три года, а девушку на один год в Соловецкий концлагерь. Предложение было принято, епископ Игнатий и иеромонах Георгий были приговорены к трем годам заключения, а Татьяна — к одному году.

 

После приговора епископ был этапирован в Таганскую тюрьму, где вместе с другими заключенными стал ожидать этапа на Соловки. 14 сентября заключенные были отправлены в Соловецкий концлагерь.

 

По окончании срока заключения, в 1926 году епископ Игнатий был освобожден и вернулся на Белевскую кафедру. Сразу же после его возвращения к нему пришли обновленцы, выяснить позицию епископа и, если возможно, склонить к лояльному поведению относительно обновленцев, предположив, что нахождение в Соловецком концлагере должно было подействовать на него в нужную сторону. Епископ отказался их принять, передав, что не желает беседовать с неправославными.

 

После того, как позиция архиерея определилась столь отчетливо, обновленцы повели с ним беспощадную борьбу, и снова посыпались доносы на епископа в ОГПУ. В конце 1926 года ОГПУ арестовало епископа Игнатия. В заключении он пробыл около двух месяцев и затем был освобожден. Увидев, что власти освободили архиерея, обновленцы снова принялись писать на него доносы, и в 1927 году ОГПУ снова арестовало епископа. После двух месяцев заключения он был вновь освобожден. Так продолжалось до 1929 года, когда безбожное государство приступило к следующему этапу уничтожения Русской Православной Церкви.

 

В 1929 году стали исчезать из магазинов основные продукты питания, и прежде всего хлеб, и одновременно с исчезновением продуктов была введена карточная система. Причем целые категории народа были лишены карточек и записаны в лишенцы, и среди них духовенство и их семьи. Один из священников пошел к председателю Белевского горсовета и стал просить его, чтобы карточки все же были выданы, хотя бы детям. Председатель на это ответил, что он закон отменить не может и карточки выданы не будут.

 

Начиная с апреля 1929 года, ОГПУ стало целенаправленно собирать доносы на епископа Игнатия и вызывать на допросы лжесвидетелей. Особенно ОГПУ заинтересовалось службой, состоявшейся в Георгиевской церкви 4 февраля. В этот день совершается память местночтимого святого Тульской епархии преподобного Макария Жабынского, и в храме собралось почти все духовенство города, около двадцати священников. Служили вместе с епископом Игнатием только несколько человек, а остальные молились, собравшись в левом приделе. По окончании литургии священники стали обсуждать ухудшение своего положения и вслух размышлять, что предпринять, чтобы, по крайней мере, не страдали дети. Один из священников, подойдя к епископу за благословением, спросил, что делать при таких обстоятельствах. Владыка предложил послать представителя от Белевского духовенства к митрополиту Сергию с просьбой, чтобы он ходатайствовал перед ВЦИКом об облегчении участи семей духовенства.

 

13 ноября против епископа и его брата было начато дело. Владыку обвинили в том, что он 4 февраля собрал после службы в Георгиевской церкви нелегальное собрание духовенства из 17 священников, где обсуждались вопросы о притеснении духовенства советской властью, о невыдаче духовенству продуктов, о недопущении детей духовенства к обучению в школах, и что на этом собрании епископ выступил с речью, поддерживая священников.

 

26 декабря 1929 года владыка Игнатий и отец Георгий были арестованы и заключены в тюрьму в Туле. Через день следователь допросил епископа. Отвечая на его вопросы, владыка сказал: «В предъявленном обвинении виновным себя не признаю и поясняю следующее. Мне неизвестно, что 4 февраля 1929 года в Георгиевской церкви города Белева происходило нелегальное собрание духовенства, и полагаю, что такового быть не могло, так как я знаю, что разрешения на собрания даются гражданской властью. Припоминаю также, что в этот день действительно, когда я выходил из храма, ко мне подошел кто-то из служителей, фамилии не помню, и спросил меня: “Мы хотим просить через духовную власть, чтобы наших детей учили в школах”. Я ему ответил, что это ваше дело, и, благословляя народ, направился домой».

 

19 января 1930 года сотрудники Тульского ОГПУ переслали материалы дела на владыку Игнатия и отца Георгия в 6-е отделение секретного отдела ОГПУ в Москву. В сопроводительном письме они писали: «Со своей стороны считаем необходимым изолировать Садковских из пределов Тульского округа, как наиболее реакционно настроенных, которые в связи с проведением кампании по закрытию церквей своим местопребыванием в пределах нашего округа имеют большое влияние на верующих».

 

2 июля 1930 года Особое Совещание при Коллегии ОГПУ приговорило епископа Игнатия и архимандрита Георгия к трем годам заключения в концлагерь. Владыка был заключен в Усть-Вымьский исправительный лагерь под Котласом. 2 июня 1932 года Особое Совещание при Коллегии ОГПУ постановило освободить епископа с запрещением проживать в определенных городах.

 

Владыка вернулся в Тулу, где до начала 1933 года жил у знакомых священников. В начале 1933 года епископ встретился с заместителем патриаршего Местоблюстителя, митрополитом Сергием (Страгородским), и тот определил владыку епископом Скопинским, викарием Рязанской епархии, где правящим архиереем был в то время архиепископ Иувеналий (Масловский), которого владыка хорошо знал в бытность того правящим архиереем Тульской епархии и с которым он разделил несколько лет заключения в Соловецком концлагере.

 

В 1935 году епископ Игнатий был арестован и приговорен к году исправительно-трудовых работ за привлечение к участию в богослужении молодого человека. Владыка подал жалобу на незаконный приговор, и, по-видимому, тот был отменен.

 

В 1936 году начались аресты архиереев. Был арестован архиепископ Рязанский Иувеналий, а некоторое время спустя, 3 февраля 1936 года, епископ Игнатий и с ним некоторые священнослужители и миряне города Скопина. Все они были заключены в Бутырскую тюрьму в Москве. Допросы продолжались в течение месяца. Владыку обвиняли в создании контрреволюционной организации из духовенства и мирян Скопинского района, а также в том, что он определял на священнические места освободившихся из лагерей.

 

— В октябре 1935 года при встрече со священником вы говорили о положении Православной Церкви в СССР и, в частности, о церковных делах в вашей Скопинской епархии? — спросил следователь.

— О положении Православной Церкви я ничего не говорил, я говорил только о своем тяжелом материальном положении, о пассивном отношении ко мне части духовенства, неусердии относящихся ко мне, как к епископу.

— Какие вы давали указания духовенству, обращающемуся к вам в связи с закрытием церквей?

— В разное время ко мне являлись священники, которые докладывали мне о закрытии их церквей. Я им говорил, что ходатайства об открытии церквей дело не священников, а исполнительных органов при церквях — церковных советов.

— Приведите факты антисоветских разговоров со стороны обращавшихся к вам как к епископу подведомственных вам священников и монахов.

— Со стороны приходивших ко мне по делам священников и монахов никаких антисоветских разговоров в моем присутствии не было.

— Какие антисоветские указания вы давали приходившим к вам священникам и монахам?

— Никому из духовенства я антисоветских указаний не давал, и никто из духовенства по этому поводу ко мне не обращался.

— Ваши политические взгляды и отношение к советской власти?

— К советской власти я отношусь лояльно, но как верующий не могу сочувствовать мероприятиям советской власти в вопросе отношения ее к Православной Церкви, в частности к насильственному закрытию и ликвидации монастырей и разрушению храмов, хотя и считаю это волей Божией за грехи верующих, которые достойны этого.

— Кого вы устроили на приходы своей епархии из священников и монахов, отбывших наказание за контрреволюционную деятельность? Владыка перечислил священнослужителей, которых он назначил на приходы, пояснив, что он назначил на приходы вернувшихся из исправительно-трудовых лагерей священников согласно их прошениям.

— Какую цель вы преследовали, объединяя вокруг себя возвратившихся из ссылки контрреволюционно настроенных попов и монахов? — спросил следователь.

— Никакого объединения возвратившихся из ссылок священников и монахов у меня не было. Отказывать им в назначении, как и всем прочим священнослужителям, я не имел права, потому что все они имели положенные как гражданские, так и епархиальные документы.

— Признаете ли себя виновным в предъявленном вам обвинении? — задал следователь последний вопрос.

— В предъявленном мне обвинении виновным себя не признаю, — ответил епископ.

 

На этом допросы были закончены. Епископа Игнатия обвинили в том, что он, «пользуясь положением правящего епископа, группировал вокруг себя верующих и молодежь, среди которых проводил антисоветскую агитацию и распространял ложные контрреволюционные слухи о якобы проводимых советской властью гонениях на религию и верующих, то есть в преступлении, предусмотренном статьей 58, пункты 10 и 11 УК РСФСР».

 

16 марта 1936 года Особое Совещание при НКВД приговорило епископа Игнатия к пяти годам ссылки в Северный край. Ссылку епископ был отправлен отбывать в Архангельск. В 1937 году еще более ужесточились гонения на Русскую Православную Церковь, и 3 августа 1937 года епископ Игнатий в ссылке был арестован и заключен в тюрьму города Архангельска.

— Вы арестованы за активную контрреволюционную деятельность. Следствие предлагает вам дать откровенные показания о вашей контрреволюционной работе.

— Никакой контрреволюционной работы я не вел и не веду, — ответил епископ.

 

Следователь попросил перечислить знакомых, с которыми владыка встречался в Архангельске. Владыка перечислил тех епископов и священников, с которыми он был знаком, разделяя с ними тяготы ссылки в Архангельске.

— Расскажите о контрреволюционной деятельности участников вашей группы.

— У меня никаких соучастников не было, и о контрреволюционной деятельности кого-либо я ничего не знаю.

— Следствие еще раз предлагает прекратить упорное запирательство и дать откровенные показания о вашей контрреволюционной деятельности.

— Никакой контрреволюционной деятельностью я не занимался и виновным себя в предъявленном мне обвинении не признаю.

 

15 октября 1937 года епископ Игнатий был приговорен к 10 годам заключения в исправительно-трудовой лагерь. Многократные ссылки, заключения в тюрьмы, допросы, каторжная работа в лагере окончательно подорвали его здоровье. Епископ Игнатий скончался в Кулойлаге Архангельской области 9 февраля 1938 года и погребен в безвестной могиле на территории лагеря. «Жития новомучеников и исповедников Российских ХХ века.

Составленные игуменом Дамаскиным (Орловским). Январь».

Тверь. 2005. С. 369-398

Библиография

Московский церковный вестник. 1911. № 6. С. 149-151.

Голос Церкви. Ежемесячный церковно-общественный журнал. М., 1913. №1. С. 57-58.

Богословский вестник. 1912. Март. С. 316-317; Июнь. С. 521-522; Октябрь. С. 9.

Игумен Дамаскин (Орловский). Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской

Православной Церкви ХХ столетия. Книга 7. Тверь, 2002. С. 9-36.

РГИА. Ф. 802, оп. 16, д. 509, л. 19-20.

ЦИАМ. Ф. 229, оп. 4, д. 3591, д. 5547.

УФСБ России по Тульской обл. Д. 11295, д. 11514.

УФСБ России по Рязанской обл. Д. 12257.

УФСБ России по Архангельской обл. Д. 7799.

Примечания

1 Московский церковный вестник. 1911. № 6. С. 149-151.

2 Голос Церкви. Ежемесячный церковно-общественный журнал. М., 1913. № 1. С. 57-58.

3 Богословский вестник. 1912. Март. С. 316-317.

4 Там же. Июнь. С. 522.

5 Там же. С. 521.

6 Там же. Октябрь. С. 9.

7 ЦИАМ. Ф. 229, оп. 4, д. 3591, л. 1-3; д. 5547, л. 1-11.

8 УФСБ России по Тульской обл. Д. 11295, л. 26.

9 Там же. Л. 8.

10 Там же. Л. 17.

11 Там же. Л. 1.

12 Там же. Л. 7.

13 Там же. Л. 10.

14 Там же. Л. 8.

15 Там же. Л. 24.

16 Там же. Л. 37.

17 Там же. Л. 32.

18 Там же. Л. 58.

19 Там же. Л. 51.

20 Там же. Л. 90.

21 Там же. Л. 109.

22 Там же. Л. 129.

23 Там же. Л. 130.

24 Там же. Л. 160.

25 Там же. Л. 172.

26 Там же. Л. 202.

27 Там же. Д. 11514, л. 55.

28 Там же. Л. 59-61.

29 Там же. Л. 70.